Говорят в народе, что у кошек девять жизней. В религиозных книгах пишут, что в аду девять кругов, последний из которых становится пристанищем для неприкаянных.

Издавна нумерология считалась загадочной, магической наукой, неуловимые механизмы которой не давали сбоя. Магия цифр манила людей, дата рождения определяла fatum. Сложив все числа, я получаю девять.

* ** 

999 эквивалентно 666.

Сложно рваться к Богу, когда тебе пособничает Дьявол. Меж сил двух непримиримых раздирает физическую оболочку ментальная битва. Так часто хочется уйти из тела.

Так часто хочется остаться.

Подписание мирного договора, эмансипация греха, капитуляция совести, выплата контрибуций —  праведная ложь во спасение. 

* * * 

Я начал много странствовать. Коридоры моего сознания расширяются, линия горизонта так и норовит изменить свой угол, реальность шатка. Я выхожу из ночного автобуса, подтаявший снег мешается с песком и собачьим дерьмом. Передо мной остановка, исписанная граффити. 

Призывы к бунту черным, 

Призывы к свободе – кислотным,

 Призывы к жизни кроваво-красным.

Листы изорваной газеты у мусорки.  Ветрено. Но здесь еще витает дух райтеров, который смешивается с нотами андеграундной Америки 80-х. Бутылка скользит по плитке с характерным для нее звоном. Стена магазина теперь напоминает холст, попавший под руку человека под амфетамином.

* * * 

Впереди — высотки. Огни окон расплываются. Я свободен. Во мне достаточно никотина, нетвердой походкой бреду по дороге к подъездам, в наушниках надрываются Black Sabath «u ruuun, u ruuun, soon saturday, TOMORROW NEVER COME!.. Die young!» 

Я покровитель всех наркоманов серого Берлина. Я отец голландских шлюх, которые всю ночь напролет дарят любовь, а утро встречают в круглосуточном баре на окраине Амстердама. В руках — стакан капучино, тлеющая сигарета, рядом — стопка виски, букет цветов. На них куртки из натуральной кожи, под которыми брендовые майки, грудь слегка прикрывающие. Они смотрят на часы, флиртуют с барменом, ждут открытия метро и представляют, как будут нежиться в ванной, с мраморной отделкой и потрясающим видом на каналы. Цветы. Миллионы тюльпанов у их ног. 

Среднестатистическая голландская шлюха живет лучше, чем среднестатистический студент инфобеза, который пашет на трех работах, чтобы купить больной раком матери нужные лекарства.

Я стараюсь.

* * * 

Я поднимаю взгляд, рука касается домофона. Звезд не видно, электрические огни превращают небосвод в оранжевый купол. Не рыпайся. Ты под колпаком. Кислород на исходе. На счет три перестань дышать.

Die young… Die young...

Я главный спонсор всех вооруженых конфликтов, я снаряжаю миротворцев оружием, чтобы они проводили массовую зачистку. Праведная ложь. Мы пришли, чтобы помочь вам. 

Выстрел. Щелчок затвора. Мы пришли, чтобы прекратить ваши муки.

Я стараюсь.

* * * 

Я — кумир всех вороватых, слегка пьяных, слегка бездомных и слегка безумных. Насильников и убийц я не мешаю с байкерами и подростками, которые впервые сбежали из дома, попробовали травку, прикоснулись к миру животным началом, совокупились с миром. Хайвей, музыка, сухой асфальт, ночь в мотеле и раннее утро на заправке с сендвичем в руках. Сигареты, украденные деньги, которые потом окажутся в белье pretty girl, запах пота и бензина — это больше, чем образ жизни. Это культура. Культура, созданная мной.

Двери лифта закрываются. Надпись на стене витиевата, петли букв завораживают. Смысл уловить сложно.

Мой  снобизм крушил ребра термоядерным зарядом в сорок мегатонн, забивал горло осколками собственного позвоночника.  Как эти подонки посмели испоганить весь город, черт возьми!

Но нет. Ведь это тоже я. Если ты возненавидишь город до рвотных позывов, он начнет меняться. Когда знаешь того, кто все это создал, когда знаешь, где искать магию — город преображается, суета отходит на второй план, ты можешь услышать дыхание города. Свое. Почувствовать, как он тебя окружает, дополняет, растекается Гольфстримом по венам.  Первое правило мага «подходи к выбору пути со всей серьезностью, на которую еще способен твой убитый разум», влажный  асфальт сам ложиться под ноги, город знает, куда тебе надо идти. Появятся дороги, которых раньше не было. Пропадут с карты целые районы, им на смену придут улицы, пронизанные духом грязной эстетики в лучших традициях декаданса, уровень опьянения достигнет крайней отметки. 

А если это надоест, всегда можно уйти в лес, шаманы приглашают к своему костру путников. 

* * * 

Шаманы сильнее меня.

Аккуратно вывожу кончиком пальца буквы по контуру.

Смысл слова не уловить. В голове вспыхивают картинки, мне снились странные сны, там – безглавые псы ведут слепых в эпицентр грозы… Открываю глаза, смотрю на надпись с трепетным ужасом, который одолевает любого исследователя в момент открытия чего-то нового.

Ловлю на себе косой взгляд соседа.

— Здесь написано graves. Могилы. — говорю и вылетаю из лифта.

* * * 

— Я схожу с ума.

— Это хорошо.

Тебя ждут питерские каналы, меня – московские переулки. Щурюсь на почти весеннее солнце, ненавязчивая мелодия, мы за нашим любимым столиком. Зеленые занавески.

Зеленый успокаивает.

Три дня без еды, никотиновая ломка.
Четыре утра, в наушниках – Агата Кристи.

Давай вечером с тобой встретимся, будем опиум курить. Давай вечером с тобой встретимся, по-китайски говорить.

А утром солнце целует в висок, черная потертая майка с лейблом AC/DC превращается в рясу святого. Все грехи искуплены, замолены. Отплачены. То, что вчера напоминало убежище наркомана, теперь становится храмом. На хорах поют «аллилуйя», через витражные окна пробиваются теплые лучи, мягко ложатся на плоскость, пылинки кружатся под высоким сводом, вместо политической карты мира на стене появляются средневековые фрески, тончайшие узоры, мозаика, белый мрамор, медные подсвечники, тихий шепот. Молитва на латыни.

Аллилуйя.

Это похоже на перерождение. Целенаправленное самоуничтожение. Теперь ты можешь обхватить плечевой сустав одной руки пальцами другой. Работать по 20 часов в сутки. Выполнять сложные мозговые операции. Жадно глотать ртом кислород, когда кружится голова. Просчитывать оптимальные варианты развития ситуации. Держать себя под контролем.  
21 – значит разделение разума, души и тела. Жертва второго и третьего в пользу первого. Есть люди, которые знают, куда идти, но не могут найти путь, стоят на месте. Статичность.
Я не знаю, куда иду, но я иду.

* * *
Мы почти перезимовали. Февраль — транквилизатор, который запускает необратимые механизмы. Я иду на Восток, потому что там встает мое солнце.
Оно превращает изорванную душу в цельное полотно.

Аллилуйя.

«Я могу лечить тебя, потому что ты немножко в меня влюблена»
Снимаешь с креста, омываешь раны.

Without you, I'm nothing.
Take the plan, spin it sideways.
Without you, I'm nothing at all.

Я люблю Dunhill, Dunhill любит меня.

Литры кофе. Сигареты. Кофе.
Его бывшая пришла. С Его сыном. Когда мы слушали концерт.
Две сигареты, кофе.

Волнение перед звонком, ломка по голосу.
Сигарета.

Счастливые часы вместе.
Кофе.

Очная ставка — я перед Гудвином, Гудвин передо мной, позади Лев.
Когда ты понимаешь, что из-за тебя атмосфера наколяется, еще одна сигарета.
Не нужна зажигалка, бумага и табак вспыхивают так.

Стратегия Гудвина уступить кошку Льву — пять сигарет.

Гудвин, сидящий напротив в кафе, гладящий по волосам — кофе. Двойной.

Когда Лев тебя провожает, и ты каждый чертов раз пытаешься ему сказать, что ты сбежишь — одна сигарета, честно украденная у Бранко. 

Старый филин рисует, оживляет этот город и курит Малборо Ред.

Когда старый филин говорит, что в органах тебе придется стать ментальной проституткой, идти по головам и пресмыкаться, «не смей добровольно лезть в золотую клетку!» — еще три сигареты.

Чертежи Бранко — один кофе. 

Взгляд на остановку в направлении твоего дома, путь к остановке по направлению к убежищу, в котором Гудвин и Лев — две сигареты.
Глубокие затяжки. 

Я любила появляться там немного не в себе. 

Данхилл делает походку нетвердой, губы растягиваются в улыбке сами собой, слабость, чувство, словно весь твой грязный мирок уже готов катапультироваться на счет

Три
Два
Один

Но он остается.

Желание сбежать от всего мира — один кофе. За свой счет. В гордом одиночестве. 

Взгляд на остановку по направлению к убежищу, когда ты стоишь на остановке по направлению к дому — ноль сигарет.

Наши чувства можно объяснить геометрией.
Лев задыхается без кошки, кошка задыхается без Гудвина,
Гудвин просто задыхается. Между ними красной линией тянется царица наук Математика.

Подобное принято называть любовным треугольником.

Наверное, я тупой угол.

21 — значит отсутствие чувств. Перманентная никотиновая ломка не так страшна, если ты ничего не чувствуешь. Или если ты это делаешь в сотый раз — бросаешь.бросаешь.бросаешь.
Курить.
Людей.
Людей, которые морщатся, когда ты достаешь из пачки очередную.

Чувство голода не ощущается. Не ложишься спать ночью, зарываешься в учебниках.
Четыре утра. Сердце гоняет кровь по сосудам. Ты смотришь в потолок, слышишь, как пульсирует в висках внутричерепное.
Ты бодр. Ты силен. Или не ты.

Улучшенная версия тебя. 

1489 — присоединение Вятки, 1478 — присоединение Новгорода, 1500 — создание стрелецкого войска, 1772-1775 — Пугачевское восстание.

Заполняю бланки, проблемы с поступлением улажены. И если все пойдет гладко — привет, юрфак. Привет, международная безопасность. Еще пять лет — и интерпол.

Если бы я могла чувствовать, я бы взвыла от тоски, боли, от чего там еще положено выть людям, когда они понимают, что их жизнь — продукт детерминизма и инертности. Они сами давно стали продуктом.

О чем воют одинокие. О ком воют одинокие?
Откуда мне знать. Я — 21.